Тут как-то приятель спросил, как мои дела. День у меня был тяжелый, и я машинально ответила: «Да так, знаешь, очень хочется убивать». И поставила оскаленный эмодзи для пущей убедительности. «Почитай новости», — после короткой паузы написал приятель. И отключился.
Я открыла новостной портал и увидела слово «Керчь».
И с тех пор у меня перед глазами стоят страшные снимки — и рядом, в открытом окне мессенджера, мое «Очень хочется убивать». И я не могу перестать об этом думать.
«Хочется убивать». «Дайте мне лопату». «Жги, господь, тут уже ничего не спасти».
Часто ли мы видим эти и созвучные выражения в своих френдлентах? Часто. Шокируют ли они нас?
Да нисколько.
Во-первых, подумаешь, мемасики. Подумаешь, репостик из группы «Не очень-то и анонимные социофобы» про то, что люди тупые и я их ненавижу, особенно всех. Это смешно, а если вам нет — то у вас проблемы с чувством юмора, что еще раз доказывает: люди тупые.
А во-вторых, что, человек не имеет права устать от других людей? Что это за цензура такая? А если он правда устал, если у него правда социфобия, тревожное расстройство, психологические проблемы и необходимость выплеснуть свою боль?
Ну да. Так оглянешься по сторонам, в зеркало на себя посмотришь, а кругом одни социофобы. Уставшие, значит, от общества. Испытывающие иррациональную тревожность при необходимости взаимодействия с ним и коммуникаций с другими людьми.
Мама, мы все тяжело больны? Не все. И не социофобией.
Человек, который боится собак, не станет бегать вокруг псарни и орать «Я вас боюсь». Он постарается сделать все, чтобы никогда не сталкиваться с предметом своего страха.
У тех, кто вываливает на всеобщее обозрение свой так называемый страх перед обществом, никакого страха нет. А есть неконтролируемое как диарея стремление сообщить этому самому обществу, то есть другим людям: я не такой как вы, я выше вас, я лучше вас.
Не нашего века изобретение, чего уж. «Хоть он людей, конечно, знал и вообще их презирал». Но именно в наше время ощущение себя «НАД серой массой» стало как никогда легко достижимо. Ничего для этого не надо — ни талантов, ни умений каких-то особенных, ни даже труда.
Написал «Ненавижу людей, особенно всех». Перепостил картинку «Эту планету спасет только ядерный взрыв». Вступил в группу «Упоротые социофобы» или «Устал от людей». И вот уже ты интеллектуал, которого утомила эта мышиная возня низших существ, которые называются «люди». Хотя нет, какие же они люди. Так, масса. Над которой снисходительно и утомленно парю я, весь великий. Весь «не такой». Дешево и сердито.
А главное — социально одобряемо. Презрение к себе подобным не только не порицается, оно всячески культивируется, выпячивается и является свидетельством принадлежности к какой-то высшей касте. Бог знает почему, именно отсутствие базового уважения к окружающим преподносится как некая избранность. И если демонстрация финансового превосходства еще может характеризоваться как «быдлячество» и «нуворишество», то против интеллектуального и «духовного» — как против лома, приема нет.
Высокодуховный интеллектуал-мизантроп кроет людей площадной бранью — «потому что с вами надо говорить на вашем языке, иначе вы просто не поймете». Он прочитал в своей жизни три с половиной книги, но он «сумел их осмыслить». Из его многозначительных высказываний за версту торчат уши какого-нибудь доктора Хауса или Джорджа Карлина, но это только потому, что «мы с ними одинаково воспринимаем мир».
Ему не стыдно и не страшно сообщать «массам», какой они заслуживают участи. Он считает нормальным написать «Только массовые расстрелы спасут эту страну». В его отношениях с миром вообще очень часто появляется тема разнообразного уничтожения себе подобных. С благой целью, конечно: очистить мир от тупого быдла.
И все это под соусом сарказма, который перестает быть очаровательным ровно в тот момент, когда ты понимаешь: а ведь он не шутит.
А собственно почему — он. Я — не шучу. Я просто не задумываюсь над своими словами, которые, хотя я отлично это знаю, имеют значение. И тем самым легитимизирую пещерное ницшеанство, которое ужасает лишь поначалу. А потом, спустя очень короткое время, начинает казаться вполне разумной идеей.
Обвиняя в керченской трагедии правительство и *лично президента* с их милитаристской риторикой, мы забываем — а может, пытаемся забыть, потому что если об этом думать, то очень страшно — что не в чиновных речах молодые черпают информацию. У меня есть большие сомнения в том, что восемнадцатилетний студент провинциального колледжа дослушал до конца хоть одно выступление Путина. Но вот в чем я не сомневаюсь — так это в том, что в интернете он проводил гораздо больше времени, чем, что называется, ИРЛ.
Обыденность, с какой мы декларируем желание поубивать всех или хоть кого-нибудь. Страсть, с какой мы отстаиваем за собой право презирать «массы». Четкое разделение на меня-элиту и остальной мир тупого быдла. Это все мы. Не Путин и не правительство. Мы.
Да, не мы со своей жалкой фальшивой мизантропией посадили семена керченской трагедии. Но удобрений в почву, на которой она проросла, подкинули.
«Очень хочется убивать». Я никогда больше так не скажу и не напишу. Потому что каждый раз я буду спрашивать себя: а хочешь, чтобы убивали тебя? Ведь я, фейсбучный социофоб, с точки зрения того, что взял ружье и пошел убивать в реальном мире — всего лишь ничтожество, неспособное действовать, одно из тех бессмысленных существ, которые вряд ли заслуживают жизни.
